Александров Г., Александрова Л., Горяшко А. Путешествие в Колвицу. Карелы и финны

Несмотря на юный возраст и заметный урон, нанесённый английским десантом, в начале XX века Колвица, по описанию очевидцев, была местом весьма благополучным.

“В настоящее время, Колвица – зажиточное селение: 37 хозяйств имеют там столько же голов рогатого скота и оленей, сколько вся Кандалакша, со всеми 120 хозяйствами вместе; не в пример соседям, на усадьбах у колвичан разведены порядочные огороды, и дают они очень хорошие, по тем меркам, за полярным кругом, урожаи картофеля, в сам 7–8… В 1920 г. колвичане в течение одного месяца, работая по 30-40 человек, проложили к оз. Колвицкому очень удобную летнюю дорогу, для чего им пришлось на протяжении 8 вёрст сравнять все неровности, прорыть канавы и устро ить через ручьи 4 деревянных и 3 земляных моста; нигде в другом месте нам не пришлось встретить подобного проявления самодеятельности населения” – так описывает В. В. Никольский свои впечатления о Колвице 1921 года.

Похоже, что колвичане вполне успешно справлялись со своей жизнью и без указаний сверху. Однако, в рамках всеобъемлющей кампании коллективизации, в 1929 г. в Колвице создается колхоз “Красный Север” [1]. “Красный Север” – это по-русски, а изначально колхоз назывался “Пунайнен Похъёла” – то же самое, но на финском языке. Почему на финском?

Тут надо сказать, что Колвица, конечно, заметно отличалась от других селений побережья Белого моря. Карельское происхождение её жителей, приехавших к тому же из районов, граничащих с Финляндией и испытавших влияние финской культуры, имевших смешанные браки с финнами, определяло в деревне многое, начиная с языка.

“Колвица именно карельская деревня, и если кто-то называл её жителей поморами обязательно, был поправлен: “Мы не поморы, мы карелы”. С другой стороны, поморы это не национальность – это общность людей живущих по берегу Белого моря, и поморами были и русские, и лопари, и вепсы, и финны, но уж так повелось в Колвице – “Мы карелы”, и точка. У многих приезжих вызывал удивление тот факт, что вроде в русской деревне жители говорят на иностранном языке. Это сейчас в Колвице не услышишь карельскую речь. Раньше, идя по улице, обязательно слышал от каждого встречного: “Терви – здравствуйте”. (В. Н. Ишутина)

“…А говорили в деревне на карельском языке.. Кто в деревню из чужих приезжал, этому удивлялись. Русская деревня мол, а говорят непонятно, на иностранном языке… До 3 лет я жила у бабушки с дедушкой в Колвице. Когда отец демобилизовался, меня у бабушки с дедушкой забрали, и мы с родителями стали жить в Кандалакше. В 3 годика меня перевезли. На русском я не говорила, только на карельском, отец меня не понимал”. (Т. Д. Панёва)

“Тойвуша – наш брат. Тойво – финское имя. Тут многих называли так. И на русском, и на карельском, и на финском называли”. (Г. А. Беляй)

“Мы в доме разговаривали все на карельском. И сейчас всё помню [2]. Тут карельский и финский были обычные языки. Обучали на финском, говорили на карельском. До 1938 года здесь в школе на финском обучали… А потом стали учить на русском языке. Когда я в школу пошла, был уже только русский. И нам очень тяжело было … обучаться в русской школе. Потому что сочинение написать – а мы же со школы придём, и дома только карельский. Тяжеловато было…”. (Г. А. Беляй).

На финском не только учили в школе, он, похоже, вообще был “рабочим” языком Колвицы. Одна из дочерей А. А. Архипова, Ганя (Агафья), 1937 г. р., рассказывает, что даже её свидетельство о рождении, выданное в Колвицком сельсовете, было на двух языках: русском и финском.

Сестры Роза, слева, и Ганя (Агафья), или Окай (домашнее финское имя) – дочери Александра Ананьевича Архипова, 1956 г.

“На русском начали говорить после создания Мурманской области (28 мая 1938 г.). Мама рассказывала, я очень хорошо помню. Маме было 12 лет [3]. Они летом уходили на каникулы, как раз конец мая, никто в деревне не говорил по-русски. Все говорили на карельском. Или даже это был старофинский, правильнее сказать. В школе преподавание велось тоже на старофинском, учителя были финны.

И когда 1 сентября 1938 г. все дети вернулись в школу, сложилась очень странная ситуация. Учителя говорят на русском и не понимают детей, а дети говорят на финском и не понимают учителей… Маме моей было тогда 12 лет, и в 12 лет она начала учить русский язык.

Бабушка у нас до смерти плохо говорила по-русски [4]. Я очень хорошо помню, как она говорила. У неё везде в документах было написано “неграмотная”. Хотя она рассказывала, что когда она жила в Хельсинки (Гельсингфорсе тогда) у дяди своего, она училась в гимназии. То есть на финском языке она была грамотная, а на русском – нет”. (Н. М. Заика)

В 1938 г. исчез из школы финский язык, а в 1940 г. исчезли из Колвицы и сами финны.

“Наше поколение, внуков, финскому языку не учили. Я у бабушки спрашивала, почему. У них такой страх был. Она говорит: «Да ты что?! Есть у вас русский язык, и не надо больше”. …Здесь же были и карелы и финны, и вот те финны, которые не дистанцировались от своей финской национальности, особенно когда начался в 1939 г. этот финский конфликт, несколько семей из деревни [исчезли].

Просто ночью пришёл катер, их погрузили всех с семьями, с детьми и увезли. И больше они никогда здесь не появились. Это было 5 или 6 семей. Им же тогда в 1938 году предложили, финнам, переписаться на карелов, изменить национальность в документах. И вот тех, кто отказался это делать, увезли…

Бабушка рассказывала, что пришёл большой катер, ёла. Их на ёле вывезли. В деревне об их судьбе ничего больше не знали, считали, что их уничтожили. И страх в деревне был очень сильный. Я по своей бабушке сужу. Она жила в Хельсинкикакое то время, до того, как вышла замуж, училась там в гимназии. Я пыталась у неё что-то спрашивать, она вообще на эту тему говорить не хотела: “Нет-нет, не надо, не надо”. (Н. М. Заика)

“В 39-м, когда началась финская война, многих забрали. Приезжали ночью, и кто был за финном женатый, всех забрали. И с приветом, до сих пор никто не знает, где они. Забирали только финнов, карелов не трогали. Так они и не вернулись, и никто не знал, где они”. (Г. А. Беляй)

Тут необходимо сказать, что наши собеседники не уверены в точной дате этого печального события. Большинство датирует его 1939 годом, связывая с началом финской войны. Однако надо учесть, что самые старшие из них родились в конце 30-х-начале 40-х гг., поэтому знают историю увоза финнов из Колвицы только по рассказам старших родственников.

По совокупности данных мы полагаем, что, скорее всего, это был 1940 год, когда в июле была проведена массовая высылка за пределы области так называемых “инонационалов”.

Основанием стало решение СНК СССР от 23 июня 1940 г. о депортации представителей иностранных национальностей из приграничной зоны СССР и приказ № 00761 наркома внутренних дел Л. П. Берии “О переселении из г. Мурманска и Мурманской области граждан инонациональностей”. Высылку провели местные органы НКВД с 5 по 11 июля. Всего в эти дни было вывезено за пределы области в Карелию и Алтайский край более 7 000 человек, из них около 4 400 финнов [5].

На 1940 год указывает и В. И. Смоленников, давший самую точную информацию с перечислением фамилий увезённых:

“Семья Калмалинен… Их выселили, всю семью. У них была Валя, дочь, и Эмили, сын. Потом недалеко от нас был Шишгали Эйна, но я не знаю состав семьи. Жена его была Хавронья. Но она жила потом; её я встречал… на Ковдозере… где-то в 50-60-х гг. Про детей их не знаю, не помню. ...

Ещё Ивонен Микко был на той стороне, но бабка его осталась. Мария Хворостова, её не увезли. Про детей их точно не помню, были ли. Ещё с той стороны – Питканен. Дом их был первый с губы. Но жена осталась, она была с русской фамилией – Мария Васильевна Тимофеева. Её звали потом Лика Марья, по-карельски.

Две семьи полностью увезли, а в двух только мужчин забрали. Это было в 40-м году, сразу после финской войны. Я не знаю чего, они вреда никому никакого не делали, кому они помешали, эти финны? Увезли и всё. Куда-то в Архангельскую область. Эмили Калмалинен писал потом одному парню письма [оттуда]”. [6]

Потомки колвичан, родившиеся в 1960-х, ещё помнят, как старшие говорили на карельском, но сами языка уже не знают.

“Мягкая карельская речь для меня, не понимающей ни слова, звучала музыкой. Да, я из тех потомков, которые не понимают языка предков, так уж распорядилась судьба. Бабушки, которая вырастила всех старших внуков и внучек и научила их языку, не стало к тому времени, когда я научилась произносить осознанные слова, а учить язык самостоятельно не было стимула”. (В. Н. Ишутина)

А вот более старшие из колвицких старожилов и сейчас легко переходят в разговоре между собой на карельский язык и вполне могут объясниться с заезжими финнами.

[1] В записях А.К. Архипова создание колхоза датируется 1930 г.

[2] По нашей просьбе Галина Ананьевна спела нам песню на карельском языке.

[3] Коллеева Фаина Ивановна, 1926 г р.

[4] Яковлева Мелания Михайловна, 1898 г. р.

[5] Помимо депортации 1940 г. коснулось Колвицы и время Большого террора 1937-38 гг., когда были расстреляны статистик Колвицкого лесопункта Николай Бокк и рабочий сплава Константин Яковлев. Сведения о них мы нашли в “Книгах памяти” Карелии и Мурманской области, хотя наши респонденты исчезновения этих людей не отметили. Возможно, они были приезжими, и не успели стать для Колвицы “своими”.

[6] Высылка финнов из Мурманской области в 1940 году была проведена в Медвежьегорский район Карелии, но в 1941 году с началом войны они были вывезены в Архангельскую область.