Олени, рыба, лес
Олени
Судя по записям А.К. Архипова, олени появились в хозяйстве
колвичан уже в самые первые годы образования села – он
указывает, что из оленьих шкур изготовляли обувь и конскую
упряжь. Интересное описание оленеводства в беломорских селах и,
конкретно, в Колвице приводится в работе В. В. Никольского 1921
года :
[1]
“Олени на лето уходят в леса, иногда очень
далеко – за 50 и более вёрст, где и пасутся, прибиваясь каждый,
как говорят, к своему постоянному косяку. К зиме их ходят “имать”;
приметой служит подвешенное у каждого оленя “кейкало”
(паспорт-дощечка с обозначением владельца) и особый надрез ушей
... На зимнее содержание оленям запасают ягель по 150-200 пудов
на голову.…
Громадный урон ему [оленеводству] нанесла
война [Первая мировая] и последующие события. Уверяют, что в
Кандалакше многие владели стадами оленей по 100 голов и больше,
что в Княжой Губе число всех оленей доходило до 1000. Но с
началом войны некому стало “имать” оленей на зиму, заготовлять
им корм; много их погибло от бескормицы, ещё больше перебито
белыми, часть съедена самим населением, часть выменяна и продана
в Карелию.
В хозяйственной и аккуратной Колвице оленье
стадо до 1914 г. увеличивалось: приплод всегда превышал убыль;
после же того, к 1918 г., с 400 оно сократилось до 325, в 1919
пропало еще 150 штук, – большей частью перебито англичанами; в
1919 пущено в лес около 150, и теперь осталось 121. Таким-то
образом, от сравнительно развитой еще недавно отрасли
сохранились только слабые следы”.
Однако после урона, нанесенного Первой мировой войной и
последовавшей за ней нестабильностью (интервенция, гражданская
война), оленеводство восстановилось, по крайней мере, в Колвице.
В записях А. К. Архипова указано, что перед Великой
Отечественной войной в колхозе было 550-600 оленей.
В это время, насколько можно судить по рассказам старожилов,
существовало колхозное стадо оленей в самой Колвице,
оленеводческий совхоз в Киппоихе – на побережье, примерно
посредине между Колвицкой губой и Порьей, а также частные олени,
которых держали во многих личных хозяйствах.
“В 1930 году в сентябре организовали колхоз “Пунайнен Похъёла”,
т. е. “КрасныйСевер”… обобществили в колхоз… олени с сбруями 250
голов” (Записи А. К. Архипова)
Но скоро последовала новая война, после которой оленеводство уже
не возродилось. И причины во многом были те же, что и во время
Первой мировой: уходили и не возвращались с войны мужчины, для
которых эта трудная работа была привычной. Приведённые ниже
воспоминания тех, кто ещё застал оленей в Колвице, относятся, в
основном, к концу сороковых и пятидесятым годам XX века.
Традиции и навыки оленеводства были ещё живы, но о сотнях оленей
речь уже не идёт.
После войны “больших стад уже не было. 13 саней у нас было,
по 2 оленя на каждые сани обычно. Штук 50 оленей было рабочих… А
потом председатель сменился, колхоз развалился, оленей всех этих
истребили. Невыгодно стало их держать, наверное, так решили…
Оленей на лето отпускали, потом осенью собирали. Они ручные
были. С колокольчиком идёшь по лесу, и они на этот колокольчик
прибегали. Они далеко не уходили, в Ёлки-тундры [Иолги-тундры]
уходили. Вот найдёшь это стадо своё, и дикие олени с ними
приходили. Но дикие олени уводили домашних. На тройке оленей
едешь с колокольчиком, и сзади еще олень, как приманка, стадо за
ним и бежит. И вот так их в эту изгородь. А дикие в изгородь не
заходили, как только увидят её, отходили, убегали… Отёл
принимали на Сосновом наволоке на Колвицком озере. Александр
Кузьмич Архипов там был бригадиром, дед Татьяны Панёвой, вот он
отёлы принимал”. (В. И. Смоленников)
“Папа, сколько я себя помню, он всё время с оленями. Весной в
апреле уезжал на отёл, рождались маленькие оленята, за ними же
надо следить, чтобы ни волк, ни медведь… Это уже в 50-е гг. Отёл
был в районе Тикши. Но они везде там шастали. На Тикше был
просто навес, столбик и крыша, чтобы они не мокли, а стен не
было. И забор кругом… Они ведь, если отёл, они прячутся, уходят
от общего стада. И чтобы они не ушли никуда, и чтобы маленький
не потерялся, там был забор сделан”. (А. А. Горская)
На дальних санях – продавщица колвицкого
магазина, стоит Николай Смоленников, на ближних – Александр
Кузьмич Архипов. Хорошо видны хорей и левая узда, средства
управления упряжкой. Ок. 1955-56 гг.
“Олени довольно долго были в колхозном хозяйстве.
И олени весной шли на отёлы. В сторону Салмы-ламбины
[2],
там было специальное ограждение, загоняли туда на отёл оленей.
Брат мой Василий и подростки все ходили. Ему было лет 15-17, это
было ближе к 60-м годам. В конце 50-х точно было. Там и мужчины
были, но подростки были все заняты. Там они дежурили, чтоб не
убегали олени. И там дежурили взрослые люди, отёл принимали… За
оленями в какой-то момент перестали следить, не стали собирать
на отёлы, не стали приручать к человеку, они просто одичали.
Олени потом сбились в стада, стали дикими совсем и ушли куда-то
в сторону Умбы, а потом неизвестно куда ушли”. (Л. Е. Зуева)
Николай Васильевич Смоленников, сер.1950-х гг.
Все наши собеседники единодушно утверждали, что оленей после
войны в колхозе держали в первую очередь не ради мяса, а как
транспортное средство.
“Зимой олени возили груз, а летом они паслись.
Весной обычно отёл начинался, потом пока маленькие вырастут,
оленьи мамы обычно были там, и их пасли. Чтобы к осени уже
оленятки подросли… Всё же зимой возили. И сено с болот зимой.
Лошадь не пройдет по снегу, а олени…
Папа рано утром выезжал по насту, по насту
проедет и рано утром привезёт… Мы только вставали, а он уже
привёз и ягель, мох белый из лесу, его заготавливали для овец, и
коров, и оленей. Он привезёт, оленей снимет с упряжки и проводит
через горку, где старая контора колхозная, и они уже сами бегут
в лес и сами пасутся. Ему когда надо, он пойдёт, у него был
рожок такой, он свистнет, и они прибегут к нему. Он запряжёт, и
опять едет”. (А. А. Горская)
Ушные клейма колвицких оленей по записям А. К.
Архипова, образцы надрезов по левому и правому уху.
“У меня брат Василий работал в колхозе, он сюда к дому на
упряжке оленьей подъезжал... У нас личных оленей не было, это
колхозные были. И вот эти сани специальные, хорей – помню
хорошо. Давал мне управлять ими, они мчатся сильно. Олени были
для работы, для извоза. Ягель заготавливали. Делали маленькие
заграждения, туда ягель забивали, когда не было мороза, потом
его уминали. Когда морознаступал, получались такие ягельные
брикеты. И вот эти брикеты с ягелем привозили на скотный двор
коровам. Запаривали прям с картошкой или, что там было,
запаривали горячим, и мы своим коровам тоже давали”. (Л. Е.
Зуева)
“В 1950-51 гг., 17-18 лет мне было, мне тоже пришлось на
оленях кататься, груз для колхоза возить, сено. За Колвицким
озером косили сено, а оттуда за 40 км возили”. (В. И.
Смоленников)
“Было колхозное стадо небольшое. Олени использовались только
для извоза. Может, и убивали их на мясо, но этого я не помню…
Колхозники ходили, ягель собирали, делали такие плиты, а зимой
потом на оленях вывозили. На рыбалку на озере тоже держали, там
четыре человека держали на Тикше домик, это тоже от колхоза
рыбачили, надо же вывезти. Немного там было оленей, но были. И в
частном хозяйстве в каждом почти доме были олени. У маминого
брата были олени, у Али Горской у дедушки и отца были олени. У
наших дедушки и бабушки были тоже. Но сейчас ни упряжи, ничего
не осталось”. (Г. А. Беляй)
“Мои родители ездили на оленях в Кандалакшу в
ЗАГС расписываться, и не только они. Другой дороги ведь не было,
а зимой по заливу – прямо и быстро. Мама моя – Галина
Михайловна, 1940 г. р. – зоотехником работала, коров, оленей
обслуживала, техникум в Архангельске кончала. А отец Геннадий
1941 г. р. на оленях работал, продукты с города возил, почту. Но
мать тогда прокатилась раз и сказала, что больше не поедет,
больно быстро бегут.
Отец рассказывал, что после лета оленей часто
хитростью забирали с леса, кто не хотел опять в работу идти: на
ягель клали аркан и мочились на мох. Олени солёное любят, и
начинали тыкаться в мох, их и ловили. А если вожака, допустим,
повязали, то другие за ним сами пойдут. Ещё папка говорил,
пробовали раз лося запрячь, приручить, но ничего не вышло”.
(М. Г. Подымников)
Самые живые и тёплые воспоминания связаны с личными оленями.
“У каждого личное тавро было. Потом зимой их
искали по этому тавру. Я нашла бумажку с рисунками и написано
дедушкиной рукой, у какой семьи какое тавро было… И в каждом
почти дворе была ещё своя упряжка. По крайней мере, в дедушкином
списке около десятка семей, а остальные не знаю, почему они не
указаны и были ли они вообще таврированные. Есть фотографии,
даже во дворе у нас упряжка. Фотографировал, наверное, мой отец.
У нас во дворе стоит упряжка, и Николай Васильевич Смоленников
сидит, а потом мой дед. Их по очереди снимали.
Дедушка мне говорил, что на подножный корм – в
Колвицкие тундры, в Домашние тундры выпускали. Может, там было
меньше хищников, не знаю, почему. Но, по крайней мере, наши
олени там паслись. Помню, что возили ягель, заготавливали ягель
обязательно.
У меня есть одна фотография, моя бабушка
Варвара Николаевна сидит, дедушка, и написано “Варвара
Николаевна едет в магазин”. В магазин там вниз спуститься, но
она плохо ходила, бабушка.
[3]
Александр Кузьмич и Варвара Николаевна Архиповы,
1954 г.
Что еще об оленях сказать? Я их знаю, я с ними
выросла, я их люблю,…и они вкусные. У нас мясо их было всё
время. Отец даже, хоть он не карел, все время делал строганину
из домашних оленей. Они ж размножались. Но надо было, чтоб было
не менее упряжки, чтобы можно было на них ездить. Может, и
больше было.
Не знаю, куда на отёл сгоняли, у нас все были
дома, масенькие такие. Я помню их не только в упряжке, я вообще
с ними дружила. Был случай, я сама не помню, маленькая ещё была,
мне родители рассказывали. Меня одели, и я гуляла. Ну, в
деревне. Тут почистили, а там-то такие сугробы! Родители меня
потеряли! Отец побелел и давай сугробы копать. Пока дедушка не
говорит: “Ну чего вы делаете-то? Пойдем, попробуем там
посмотреть”. Приходят к оленям – спит: говорят, как в кровати не
спалось. Олени прям на снегу лежали, и я рядом с ними, на спине,
раскинувшись, как под пуховым одеялом. Я у важенки лежала.
Оленёнок с другой стороны, а я между оленёнком и важенкой.
На оленях дедушка меня забирал из города на
каникулы в Колвицу. Останавливался там, где сейчас больница,
хирургическое отделение /на Ниве-3/, там же тогда не было
больших построек. Дедушка оставлял там оленей, спускался, наш
дом там недалеко, и мы ехали. Это был прям звёздный час. Это
было… в 1956 г. я в школу пошла – значит, это уже начало 60-х. А
как-то мы ехали, а они ведь разгоняются, олени, хорошо бегут,
слава те, господи, и сани подбиты еще какой-то кожей, скорость
ужасная. Я так испугалась, и проезжали под веткой, я от страха
за неё ухва тилась, уже не знала, за что хвататься. Я
схватилась, и буквально сани и исчезли. Всё. Я плюхнулась вниз,
и пока там дедушка меня нашёл...
В 70-е годы приезжал из Чехословакии аспирант
Ярослав. Он учился в Москве и писал какую-то работу, связанную с
народами Севера. И они с дедом ходили в Колвицкие тундры
посмотреть оленей… Но оленей они, конечно, не нашли никаких. Тем
более домашних, меченых. Сколько времени прошло уже после того,
как олени исчезли. Но у деда оставались сани, малица на волчьем
меху, хорей. И он одел дедушку, посадил, дал ему в руки хорей. А
где кончаются сани, там обрывается фотография, но он говорит:
“Это я потом оленя пристрою”. (Т. Д. Панёва)
Оленеводческий совхоз в Киппоихе упоминается некоторыми нашими
собеседниками как отделение колхоза “Красный Север”, но это
ошибка – совхоз не мог быть отделением колхоза, это разные формы
собственности. Оленеводческий совхоз в Киппоихе был всё-таки
самостоятельной единицей, но остался в памяти колвичан частью их
колхоза потому, что многие жители Колвицы в нём работали, и с
ним была связана жизнь их семей. А. К. Архипов в своих записках
упоминает, что ему предложили работать директором оленесовхоза в
1935 г., правда, от этой работы он отказался. Но отец А. А.
Горской Александр Артемьевич Архипов работал в Киппоихе
бухгалтером и бригадиром.
“Родилась я на Киппоихе, там был оленеводческий совхоз… Папа
там был с оленями. Я родилась в 1938 году там, 12 декабря, а к
весне меня на оленьих санях привезли оттуда сюда, в Колвицу. В
корзине везли, дедушка связал корзинку. Ещё по морю, ранней
весной 1939 года… Закончилось там всё, как война началась, всех
мужиков забрали… В 1960-е гг. мы ещё с папой часто туда ездили,
он там любил рыбачить, там была избушка. Наверное, в 1961-62
году мы с мужем ездили на те места… Так там были ещё основания,
где печка была, где избушка была, где банька. Там же у всех
избушек ещё и банька была.А потом, как началась вот эта
прихватизация, так все себе эти рыбацкие избушки разобрали и
свозили себе кто на дачу, кто на что”. (А. А. Горская)
Колвица и оленесовхоз в Киппоихе на карте 1937
г., выделены красным цветом.
А вот подтверждения независимого от “Красного Севера”
существования совхоза на Киппоихе от Владимира Смоленникова и
Станислава Лопинцева.
“Напротив Кибринских луд был оленеводческий совхоз, в
Киппоихе, Аля [Горская] там родилась. В начале войны там всё
прекратили, в 1942-ом где-то… Лопари жили на Кибринском берегу,
оленеводческий совхоз был там у них. Там и сейчас фундаменты
печей. Некоторые жили в Колвице. Директор их, фамилия Нельга,
жил у нас в Колвице, хотя, может, он и коми. И в школе со мной
его сын учился, тоже Нельга… Лангуев Иван Антонович, лувеньгский,
дядя мой, он до войны был директором оленеводческого совхоза.
После Иван Антоновича стал Нельга. А после него директором стал
Дмитрий Исаакович Прокопьев. Война кончилась, этих всех оленей
отдали в колхоз “Красный север”. Те олени были на Кибринском
берегу, колвицкие – здесь. Тогда же олени были по всему району.
И кандалакшский колхоз имел оленей, и лувеньгский колхоз имел
оленей”. (В. И. Смоленников)
“Потом он [Павел Кяльмин, дед рассказчика] был
назначен директором оленеводческого совхоза в Колвице. Были
перегородки везде, чтоб стадо не убегало. Я сам был на этих
местах, думаю: “Какой кропотливый труд!”. Эти козлы поставить на
десятки километров надо. Глупое животное, подошло, ткнулось
грудью, перепрыгнуть-то – пара пустяков, а нельзя. Закон
животных: ткнулся в жердь, и всё…
Оленья изгородь 1930-х гг., фото 2014 г.
Руководителем совхоза оленеводческого дед был
в 30-е гг. [с 1937 по1940]. Мне было всего 2 года, когда на
оленях мы ехали на Киппоиху. Там дом большой был, как его
контора дедушкина. И через ручей нужно было переезжать. Мне было
2 года. И я замотанный в одеяло из саней вылетел, и понесло
меня. Поймали, и старались скорее приехать, чтобы я не замёрз
мокренький.
Рассказывала бабушка, они вместе ездили. Дед
работал, а она – хозяйкой. Ещё две коровы держали они. И я
кораблики решил пускать в молочный бак. И кунулся, там молока
было, только ноги торчат. Это уже года 4 мне было. Это тоже на
Киппоихе…
Колвичане к нам часто потом приезжали в
Кандалакшу, когдажили бабушка с дедом. Когда что-то надо
пробить, приезжали к деду, и дед записывал: по инвалидности ли,
пенсию не получают, или ещё какая загвоздка… А все приезжие
спали на полу. Одеяла, фуфайки разложат. И я спал на полу. …
Бывало, полная изба народу. Это вроде гостиницы дом был у
Кяльминых”. (С. Е. Лопинцев)
“Которые исчезли олени – наверное, их выпустили. Кто
выпустил, кто забил. Дедушка рассказывал, что они были выпущены,
а потом уже бегать за ними не было сил. Это было тяжёлое дело,
поймать оленя. Он говорит, сколько раз они меня и волокли, и
руки он ломал… Тем более, что уже в возрасте”. (Т. Д. Панёва)
“Оленей извели в хрущёвское время, когда поставки хрущёвские
выполняли, сдали на мясо, Соловьёв, кажется, был председателем.
А было их голов 200. Вот я пацаном был, помню, как с отцом
Мишкиным, Геной (1941 г. р.), это брат мой, ездили зимой на
оленях на Белое озеро оленей проверять. Там хорошие ягельные
места, домик был у оленеводов, это конец 1950-х. И на Тикше были
олени, и по всей той стороне. И ограды там были, а не только та,
что на карте. И последние олени, как стадо извели, остались
только личные”. (В. А. Подымников)
Последние олени семьи Архиповых, Артемия
Елисеевича и сына Александра Артемьевича, 1959 г.
“Последних колхозных оленей, со слов матери,
забили на мясо, и Устя Иванова, продавец, это мясо продавала.
Это примерно 1962–63 гг. Кончилось оленеводство с уходом
последних оленеводов – Александра Палакангаса, переехавшего
после этого в Княжую Губу, и Александра Кузьмича [Архипова],
который был уже в возрасте. Председателем тогда был Рязанцев, он
и рассчитал официально оленевода Палакангаса.
Возможно, забой остатка стада и был связан со
спущенной директивой о мясопоставках, но оленей к тому времени,
вряд ли, было 200 голов, о которых говорит Подымников, что
столько пустил под нож Соловьёв. Он, со слов Марии Леонтьевны,
председательствовал уже после Рязанцева, после 1963 года. Мама
была кассиром в те годы при обоих этих председателях.
Последним оленем Колвицы запомнил
оленя-одиночку Александра Кузьмича Архипова в 1965-66 гг. Оленя
этого работать уже никто никак не заставлял, он был уже старый,
и считался как бы другом семьи и любимцем деревни”. (С. П.
Архипов)
Так ушли из Колвицы последние олени, и закончилось колвицкое
оленеводство. О его былых масштабах сегодня можно судить,
пожалуй, лишь по остаткам оленьих изгородей. Большинство их
строилось ещё до войны в середине 1930-х гг. Наиболее
впечатляющая изгородь, хотя, возможно, не вся, попала даже на
современные топокарты. Она тянется на протяжении нескольких
десятков километров, широкой дугой охватывая с северо-запада
Колвицкие горы и Верес-тундры. В её основание при постройке
клались, как правило, смолистые комлевые вывороты, что позволило
ей сохраниться столь долго.