Геннадий Александров, Людмила Александрова, Александра Горяшко "Путешествие в Колвицу". Под ред. Александры Горяшко – СПб., 2014.
Рыба, сплав, река
Левый берег Колвицы-реки усиленно подмывается, что принесло жителям Колвицы как минимум две беды. Первая – рухнуло в воду первоначальное старое кладбище, часть, ближняя к воде. Сообщили нам об этом три сестры Архиповы – Галина, Роза, Агафья, потерявшие так могилу деда. Вторая беда – чуть не упал медпункт на левом высоком берегу, где сейчас на обрыве красуется ласточкиным гнездом известный всем колвичанам дом Васильевых. Медпункт был немного дальше, и его успели разобрать до того, как берег обвалился.
Но был и плюс. Изучая левый берег у Колвицкого водопада, или Чёрного падуна, нащупал старший Великанов, Михаил, – этот непреклонный колвицкий рыбинспектор [1](о котором говорят, что даже редко привозимое в деревню кино он не смотрел до конца, а бежал на реку проверять, порядок ли там) – нащупал, что водопадная скала у левого берега оканчивается. И стал устраивать тут рыбоход. Идея же рыбохода родилась не от блажи.
Более полувека, начиная с 1910-20-х гг. по середину 1960-х, по Колвице усиленно сплавляли лес. Впрочем, сплав по ней вёлся, видимо, и раньше, начиная с монастырских времен, когда работали в Колвицкой губе соляные варницы. Известно, что ставились варницы часто именно в устьях рек, чтобы водой плавить к ним лес-топливо, которого нужно было немало. Возможно, сплав шёл и с приходом в Колвицу карел-первопоселенцев, начинающих строить здесь свои дома-хозяйства. Но советские времена превзошли остальные. [2]
Артемий Елисеевич Архипов, 1887-1970, работал в Колвице в лесу и на сплаве с 1920-х по 1940-е гг. старшим десятником, начальником участка Кандалакшского лесокомбината, также сплавлял лес по Пиренге и Имандре. Фото начала 1920-х гг.
Мы не выяснили, когда точно, но, скорее, задолго до войны, в 1930-х или раньше, были поставлены у Чёрного падуна и на нём самом ряжевые стенки. Первая, более крупная, перекрыла правую протоку реки, направив всю воду в левое русло, через которое и пропускали лес. Меньший ряж – на самом водопаде на его красной скале – отбивал брёвна от прижимного левого берега, бросая их в главную водопадную струю.
Водопад тогда был мощнее и красивее, но рыба, идущая на нерест, ценить это не могла. Ранее свободная для неё правая протока была перекрыта, воды там осталось мало. Пройти же сквозь падун – проблема. На Кольском полуострове немало рек с мощными водопадами – Чапома, Чаваньга, Бабья – в верховья которых не проходят ни сёмга, ни кумжа: не одолеть им таких преград, хоть и пытаются.
Сёмга и кумжа, слева, на водопаде реки Бабьей. 2013 г.
Первые потуги помочь рыбе были трудоёмки. Сёмгу вручную переносили через водопад. СакАли, т. е. ловили сАком, большим сачком, внизу у красной скалы, по лестнице подымали наверх и выпускали. И потом лишь стали делать рыбоход.
“Был старый водопад, на правой протоке, тут каменьев много было, и лес застревал, тут заломы получались. Сделали ряж, до войны. Отбойный, он до берега почти что шёл. И речка пошла так – в левую протоку. А тут она расширялась, и тут тоже ряж был отбойный, вверху водопада на скале, и лес падал в водопад. А тут – скала и изба.
И вот с этой избы сделали лестницу и сакАли под скалой. А выше водопада, выпускали сёмгу, чтобы она могла дальше идти. А здесь, по стрежню, она не могла идти из-за водопада. Она досюда доходила, и всё”. (Б. М. Великанов)
Вначале, в 1951-1952 гг., сделали у левого прижимного берега промежуточные улова с отбойниками, чтобы рыба при подъёме могла задерживаться в них для отдыха. Рассказывали нам про них Борис Великанов и Владимир Смоленников, отцы которых и строили эти первые ступени рыбохода. В конце же 1950-х был устроен и сам знаменитый колвицкий “садок”, сооружение для улова, учёта и пропуска рыбы, или по-современному – РУЗ, рыбоучётное заграждение. [3]
Чёрный падун на фото 1969 года. Видны: 1) ряжевая стенка через правую протоку, 2) мост на неё с левого берега, 3) отбойный ряж на самом водопаде, 4) оголовок рыбохода, или садок, 5) человек на садке.
“Садок не сразу сделали таким, а все время совершенствовали. … Сделали щит белый, чтоб видно было пропускаемую рыбу. День пропуска был, и день отлова. Щит, когда опущен, на нём хорошо видно рыбу.
В день отлова два раза, утром и вечером, забирали рыбу с садка. Отдавали её колхозникам, женщинам. И часто мы сами – отец или я потом – и ловили. Женщины ловить не всегда могли хорошо. Ведь если 10 % чешуи не было, эта рыба вторым сортом шла, снижалась цена.
Белый щит опускали, чтобы рыбу просчитать на выходе, на нём хорошо видно. Загородку в горловине откроешь, и рыба тихонечко уходит. А перед этим я ещё шестиком-проволокой в садке прощупывал по спинкам, сколько примерно рыбы зашло в садок, она, сёмга, этого не боялась”. (Б. М. Великанов)
Михаил Великанов, Таисия Подымникова и работницы ПИНРО. 1965 г.
Работа на садке: с сАком – Таисия Артемьевна Подымникова, она же укладывает на носилки сёмгу на правом снимке;
её напарница – Ульяна Алексеевна Архипова. 1965 г.
Лес же по Колвице пускали до середины 1960-х, когда с молевым сплавом на реке – после появления дороги и лесовозов – было, наконец, покончено. Интересно, что ряжевую стенку, так изменившую в свое время гидрологию Колвицы, разобрал в 1970-х Николай Иванович Романов, работавший тогда начальником рыбинспекции. В 1950-х же годах он был начальником Колвицкого сплавного участка Кандалакшского лесокомбината Его рассказ о дедовских еще технологиях сплава, которые он застал, любопытен:
“По Колвицкому озеру лес вели кошелями с помощью ворота, лошади и шлюпки с якорем. Якорь раз за разом завозили вёсельной шлюпкой вперёд по ходу движения кошеля. Лошадь с шорами на глазах ходила по кругу на отдельном плоту, вращая ворот и подтягивая свой плот и кошель с лесом к якорю.
Однажды не успели до шторма приплавить кошель в Зашеек [озёрный залив с истоком Колвицы]. Его разбило, а лошадь вместе с плотом унесло через всё озеро на север к реке Большой, где её задрал медведь. Ох, и были у меня тогда проблемы...” (Н. И. Романов, 1925-2012).
Сплав по самой Колвице, порожистой реке, старались вести залпами по высокой воде, для чего озёрную воду специально удерживали. Для этого была построена в Зашейке плотина и пропускной лоток из трёх коридоров с шандорными запирающими устройствами [4] на входе, который использовался также для просчёта сплавляемого леса.
Колвицкий Зашеек. Плотина и лоток с ещё действующими шандорными сооружениями. 1963 г.
Плотины для весеннего, с талой водой, залпового пропуска леса строились и на притоках Колвицкого озера, на Тикше-реке и ручьях в её верховье. На некоторых плотинах до сих сохранились еще колотые, не пиленые, доски, что говорит о возрасте сооружений. Возможно, впервые они были устроены ещё узниками УСЛОН-а, а потом лишь подновлялись.
О масштабах сплава по Колвице говорят приводимые ниже рассказы и попавшая к нам фотография, на обороте которой была надпись “Колвица. Сплав”. Хотя если судить по оказавшимся в кадре окрестностям, снимок, возможно, сделан уже в Колвицкой губе на территории Нижнего склада, куда свозился лес для последующей его транспортировки в Кандалакшу, включая сплав по морю.
Колвица. Сплав.1950-е гг.
“Здесь в губе была запань, называлась Нижняя биржа, в районе Фактории. Там весь лес был штабелями, сортировали его, кошели опять делали и отправляли в Кандалакшу. Кошель вёл буксир. И на этом буксире меня с роддома привезли с первой дочкой сюда, в Колвицу. Так там такие молодцы ребята, каюту убрали, всё белО постелили, всё чистенько аккуратненько, и без конца: “Вам что-нибудь надо?”. Такие внимательные были…
Чтоб лес пропустить по колвицкой реке в Зашейке держали уровень воды, а потом пускали залпом. И потом этот лес шёл по сумасшедшему, и заторы такие бывали!
Шёл, когда большая вода была или дожди, так выгадывали. Лес шёл по левой протоке, где сильный водопад. И там же был рыбоход. Там аккуратно пропускали. В 66-67 г., когда здесь учительствовала, ещё лес сплавляли. И тут вся губа была закрыта, боны стояли. И сплавляли по реке, и машинами привозили, и отсюда буксировали морем в город. Очень много было топляков – лес, который намокал и тонул”. (Л. Е. Зуева)
Лесопропускной лоток в Зашейке, современное состояние, 2014 г.
“Сплав был всю жизнь: и до войны, и после. Помню, что дед Артемий Елисеевич был начальником лесопункта, десятником. С 1942-го я его помню, он всё время был в Тикше, они по реке спускали лес.… Мы всё ребятишками бегали смотреть. И по водопаду ходили смотреть, как идут брёвна. На берегу с одной и другой стороны были длинные такие ручки, багры. Вот таким багром то к себе притягивают, то отталкивают, чтобы они ровно спускались по водопаду. Это где-то в 1945-47-ом, помню. По левой протоке шёл. А где ГЭС, там были отбойные ряжи поставлены.
Уехала я в 1951-ом, что дальше было, не знаю. А вернулась в 1956-ом, уже бонами было перекрыто, и около Фактории стоял кошель. Потом за ним приходил буксир. Лесовозами начали возить, наверное, в 60-х годах, в начале. По старой дороге ещё возили”. (А. А. Горская)
“Завалы леса были. У водопада были. Колом становится бревно, и… Шашкин был бригадиром. Они выбивали это бревно. Но брёвна в садок, ловушку не влетали. Перекрывали воду в Зашейке по нескольку раз за сезон, накапливали”. (Б. М. Великанов)
Как выглядел упоминаемый ещё с монастырских времен семужий забор на Колвице, был ли он чем-то похож на описанный РУЗ, мы не знаем. Но в колхозные и советские времена сёмгу с реки промышленно брали лишь в садке, а до него – на морских тонях Колвицкой губы. Причём с организацией РУЗ-а пришли ограничения на морской лов.
Наиболее уловистыми семужьими морскими тонями были Окатьева и Лебедиха на правом берегу Колвицкой губы. Сельдёвыми считались Варница, Синий камень (правобережные) и Высокий наволок (левый берег). Приём рыбы с тоней вела фактория Кандалакшского рыбоконсервного завода, построенная в Колвице в начале 1930-х на правом берегу губы задолго до появления в этом же месте запани лесокомбината.
Колвица, порог Белый, 2005 г.
“Сначала ловили сёмгу на тонях. А потом запретили на тонях ловить, это государственная политика была, надо было вести учёт, сколько рыбы приходит. … Рыбоход построили, и на тонях запретили ловить. В 1952-ом я ушёл в мореходку, а вернулся из Мурманска в 1958-ом. Варницы как тони уже не было, там уже была лодочная мастерская, в самой тоне. Селёдку уже не ловили. Там были склады, оборудование МРС-овское. А при великом государе Никите Сергеевиче все эти МРС-ы [моторно-рыболовные станции], МТС-ы [машинно-тракторные станции], он всё разбомбил, и ничего там не осталось.
Орудия на сёмгу: зАвески и невода. ЗАвеска – это специально на сёмгу. Их использовали на семужьих тонях. Они небольшие и уловистые были. А дальневосточные невода [ставные] на сёмгу у нас не ставили, они громоздкие. Тягловыми же неводами мы селёдку ловили”. (В. И. Смоленников)
Не менее значимым, чем семужий, был для рыбацких сел Кандалакшского залива на протяжении нескольких столетий также сельдяной промысел, особенно весенний подлёдный лов егорьевской сельди [5]. Не стали исключением и советские времена, когда путина собирала вместе колхозников разных сёл. В 1940-х так познакомились Любовь Козлова, тогда рыбачка лувеньгского “Моряка” и её будущий муж Рудольф из колвицкого “Красного Севера”.
“Он был с Колвицы, мы на рыбалке познакомились. ... Где рыба, туда с каждого колхоза рыбаки едут ловить, селёдку. Весной пЕшили [пробивали пешнёй отверстия и проруби во льду]. Надо было пЕшить для невода, а отдельно для сеток. Сетки ставили, чтобы узнать, откуда рыба. … С лувеньгского колхоза на вёслах ходили до Ковды, у нас карбаса большие были. Ловили селёдку. И подлёдный был лов. С 1 апреля приезжаем с лесозаготовок, сезон кончится, и сразу на рыбалку, подлёдный лов. Тогда же одни старики и пацаньё, мы молоденькие, и всё. Это с начала 1944-го”. (Л. С. Козлова)
Федосья Семёновна Коллева, рыбачка, 1905 г. р., ок. 1960 г.
Удачный лов на тоне Варнице в середине 1950-х вспоминает Галина Беляй: “В 9-ом классе я на этой тоне заработала себе на ботинки, на форму, на юбку – вот, сколько мы заработали денег, сидели на тоне. А сёмга плохо стала ловиться, когда я была на этой тоне. И я говорю бригадиру нашему: “Всё, завтра ухожу, мне в школу через неделю”. “Да сиди, ты – говорит, – ничего не заработала, ещё недельку поработай.” И через два дня как селёдка пришла…
Там на фактории были вешалА [помосты] высокие. Это надо было в лодке погрузить в носилки, потом с карбаса поднять на вешалА эту рыбу. Чаны были большущие, вот этот чан приподнять и высыпать туда эту селёдку… В том году я хорошо заработала. Это были колхозные тони “Красного Севера”. Мы на лето приезжали и работали. Как каникулы, так мы туда”. (Г. А. Беляй)
О масштабе уловов и способах окарауливания сельди говорил Борис Великанов: “Щит был из сосновой лучины, он светлый, опускали его ко дну колхозники, когда сельдь караулили весной, чтоб лучше видеть зашедший косяк. Лежали наблюдатели на льду в шалашах, по два шалаша обычно, и смотрели, как рыба зайдёт, я тоже в этих шалашах бывал. Потом, когда рыба приваливала, вся бригада бежала, и опускали стенки у невода. По пять тонн брали, в Белой губе и других”. (Б. М. Великанов)
Егорьевская сельдь, любительский лов жаберной сетью, Колвица, апрель 1996 г.
Подспорьем колвичан была и колюшка, хотя лов её считался попутной заботой. Вели его в основном дети, подростки. Рыбка была очень многочисленна в Кандалакшском заливе до начала 1960-х [6].
“Целые горы ловили этой колюхи. Высыпали на берегу, и когда родители возвращались с работы, они вёдрами носили, в бочки солили, расстилали на крышу сушиться, потом толкли в специальной ступе на корм коровам, и сами зимой ели. Суп варили из сухой многие. Когда нечего было есть, мать приносила солёную, сварит, и там как рассол получался, рыба растворялась, и мы просто макали туда картошку и ели.
А когда она [колюшка] была свежая, в ней икры так было много, мы отваривали прямо целые кастрюли, и вот эту икру выколупывали. Как сейчас едят креветки, так мы тогда икру выколупывали и ели.
Но бывало, что когда мы неводом маленьким, бреднем, вытащим – иной раз килограмм 100 зараз поднимем – так там форели с камбалой по большому тазу выберем. Здесь в губе было полно форели. На прибылой воде она к речкам шла. И колюха шла к реке. И тут мы её и подцепляли. Заворачивали невод и тянули на берег, иногда даже и не вытянуть было. Удобно ловить было, что она шла у самого берега, толстым слоем. Это поручали полностью детям, взрослые этим не занимались, мы заготавливали колюху”. (Л. Е. Зуева)
В 1960 году впервые зашла и успешно отнерестилась в Колвице горбуша, тихоокеанский лосось. Её икру стали завозить на Кольский полуостров с Дальнего Востока, начиная с 1956 года. [7]
“В 1960 году, километра полтора-два не доходя водопада, не могли лес прогнать, воды было мало, сухой был год. И первый раз тогда горбуша пошла. О-о, сколько было горбуши! 800 штук только отпустили колхозники в Окатьево как попутный прилов. У них журнал был заведён. Первые годы нельзя было её брать.
А в 1961-ом мне премию выписали за малька горбуши: 30 руб. Это был один из первых мальков, родившихся в реке, до этого их с рыбоводных заводов выпускали. В том же году был научный работник с ПИНРО, мы с ним вместе гнёзда горбушьи раскапывали”. (Б. М. Великанов)
Горбуша, 2003 г.
Ловили колвичане и на любимом ими Колвицком озере. У многих были здесь избушки-тони. Брали с озера белую рыбу – сига, щуку, окуня, налима, и красную – озёрного гольца, или палию, также кумжу.
“У дедушки были свои места рыбные на Колвицком озере, он мне оставил карту – где, в какое время какую рыбу ловить. Вот сейчас родственники пошли, я говорю: “Вы поздно пошли. Уже должен на нерест пройти сиг”. Когда дедушка умер, осталась куча бумаг. Не знаю, куда родственники эту карту дели. Я не нашла”.(Т. Д. Панева).
“Бочка у нас была для гольца. У нас в погребе всегда голец был, и окунь. У Крестового острова [на Колвицком озере] есть ямы, о-очень глубокие ямы. И в них голец. Вот туда поставишь сетку, потом папа долго-долго верёвку выбирает, потому что глубоко очень. Но очень хорошо можно было взять гольца. Я, может, если и сейчас подъехала бы, то эти ямки нашла.
И потом кумжу разрешали на блесну на озере. Мы ездили. Ой, тоже красивая история. Идёшь на вёслах, сзади блесна. Ж-жух, клюнет кумжа, её к лодочке… Я один раз пошла одна. Папа занят был, и мама тоже, кулебяку пекла, мы любили кулебяку, и до сих пор я делаю рыбники, если есть хорошая рыба. Вот, поехала, думаю: “Дай-ка я”.
Взяла блесну, опустила, прокатилась. Погода хорошая. И клюнула она, и запрыгала! Маме кричу: “Мам, что делать?”. А она на берегу: “Потихонечку к себе, а потом отпускай!”. Её надо отпускать, потом подтягивать, но не давать, чтобы крутанулась. Потом последний раз подтягиваю к лодочке, а она уже брюшком кверху. Я её цап за жабры. Такая хорошая кумжинка была! Моя первая на озере, самостоятельно поймана”. (Г. А. Беляй)
Вид на Дмитриев мыс и вход в Колвицкую губу с Домашних тундр, 2010 г.
О современной морской рыбалке в Колвицкой губе рассказала нам другая заядлая рыбачка Роза Коллеева. Они с сестрой Галиной Беляй до сих пор регулярно ходят рыбачить в море, для чего держат вёсельные лодки. У Розы лодка даже килевая и с парусом. Вспоминая былые уловы, говорит Роза и о редких рыбах, например, морских окунях, о существовании которых в Белом море до сих пор не догадываются многие рыбаки (и сомневаются даже некоторые учёные).
“Треска, зубатка, камбала, селёдка, навага, морской окунь (редко), морской сиг попадается даже на удочку. Окунь берёт около Синего камня и на той стороне на выходе. А сиг иногда в устье. Окунь в ямках бывает, но редко попадается. Клюёт только поздней осенью, уже и треска отходит. Окуни до килограмма, вот такие [разводит руками]. Ну, или чуть меньше, это я, как рыбаки, больше иногда показываю [смеётся].
Однажды сюда кит заходил. Я видела, как он заходил, тут развернулся и прошёл по воде. Это было лет десять назад. Зашёл прям под реку, развернулся и пошёл по той стороне. Фонтаны пускал. Кит был, не белухи.
Бывают еще акулята, такие, селёдочные, небольшие. В сети раньше попадали. У них такие глаза красивые, голубые. Мы под лудой ставили сетку. Один год штук пять поймали. Потом не встречались. Да мы сейчас и сетки не ставим, нельзя. А на крючок они не ловятся. Но глаза какие красивые! Такие голубоватые, зеленоватые, не пересказать, какие красивые. Два года подряд они заходили сюда, потом не видели. Но небольшие, и как рашпили. В обратную сторону гладишь – кожица такая интересная.
Я самая маленькая, 44-го года. Так что мне не приходилось так туго, как Галке. Лодочку купила у соседа, сосед купил в Умбе, а там, по-моему, купили в Варзуге. И парус есть, на парусе ездим”. (Р. А. Коллеева)
Рассказывали колвицкие бабушки и об артельном – но “для себя”, не на продажу – лове сёмги в Колвицкой губе в доколхозные или близкие к ним, и “дорыбнадзоровские”, времена, неизменно сетуя при этом на современные нравы любителей “бесконтрольного лова” или, говоря проще, браконьеров. Хотя в их рассказах не всё казалось так однозначно: в обязательный выпуск самок и лов строго после нереста верилось, по крайней мере, с трудом.
“Сёмга на столе каждый день не была, но вообще была. Обычно старались старики – лишнего не брали. Я помню, бабушки мои – Лупповна и Артемьевна – рассказывали: когда не было ни колхозов, ничего, они рыбачили неводами. Например, 6 домов сегодня невод ставят и всё, что поймали, делят на 6 домов. На другой день или через два дня – вторые 6 домов. Там было всё справедливо.
А самочек всех отпускали, самочек не брали. Ловили здесь, в устье. Такой порядок был, ещё до колхозов, где-то в 20-е годы. И делили на всех. Это по рассказам бабушек и дедушек. И наша бабушка, она дожила до 93 лет, всегда говорила, что такого безобразия, старики бы были живы, они бы не разрешили, как теперь делается.
А колхоз появился, стали ловить на тонях. Реку вообще не трогали, тут же был рыбнадзор всё время. Он караулил. Конечно, браконьерили, и раньше браконьерили, были люди.…Но всё-таки не так, уже они боялись. Потому что дядя Миша Великанов был строгий, он не разрешал хулиганить. Он молодец был. Обижались на него, а что делать?”. (А. А. Горская)
“Когда-то в детстве, когда не было Рыбнадзора, сёмга в доме была часто. А как поставили Рыбнадзор, всё-ё. Это уже на моей памяти он появился. В 50-е годы, если не раньше. Великанов был рыбинспектор. Кино катят, он придёт в кино, как только перерыв в фильме, он сразу бежит на мост, смотрит, никто ли не браконьерит. Иногда опоздает, иногда не придёт. Даже кино пропускал. Ой, какие рьяные они были, Великановы, ой… Ну, люди, конечно, некоторые ловили потихоньку. … А сейчас что творится на реке! Её через сито пропускают сейчас. Один стоит у моста, второй уже тралит, третий в акваланге. Ой, что творится на этой реке сейчас, это ведь ужас!
А раньше как было у нас, когда наши родители жили. Когда пошла рыба на нерест, в деревне никто не ходил по реке. Никто. Потому что давали подняться рыбе. Потому что они знали, что им тут жить. А потом дают один день. Вот, например, один двор сегодня тралит, потом второй, когда уже нерест кончался. И доставали рыбы, и уже себе солили. Но только в конце нереста. А так нет. И даже тебя укорили бы, что ты нарушил закон деревни. И никакого рыбнадзора не нужно было, и даже лучше ещё было. Только соблюдали сами. Это я знаю по рассказам отца, сами мы время это не помним”. (Г. А. Беляй)
Дедушка обнимает сёмгу. Рис. Валентина Мыздрикова
Про неординарный лов сёмги в войну “для обороны страны” рассказали Владимир Смоленников и Борис Великанов.
“Во время войны военные вот тут под водопадом черпали сёмгу для обороны страны. На цепях был спущен бон, такой был Коссо (?), вот он с`аком с этого бона и черпал сёмгу под струей. И селёдку ловили военные. Они для дивизии ловили. С колвичанами не делились, ничего не давали. Колвичане сами добывали, что могли. На тонях ловили. Во время войны была бригада рыболовецкая из ребят. Девчушки там были, я был. Такие вот были рыбаки – 10, 12, 14 лет”. (В. И. Смоленников)
“У водопада, когда отец уже на фронте был, в 1943, наверное, – взрывали. Кидали гранаты танковые, потом собирали рыбу оглушенную. Партийные работники были и, наверное, военные. Они, дескать, для госпиталей, так сказали.
Мы рыбачили удочкой: Колька Киселев, я, брат мой и ещё какой-то моряк. Смотрим, воду перекрыли, и дядьки идут. В Зашейке перекрыли, мало воды идёт, плотина там была. Они дождались, видно, знали, что в это время будет осушен водопад.
Мы домой пошли и… услышали взрыв. Смотрю, на водопаде сёмжина летит на обрыв, голова, хвост. Говорят, что они, когда первую гранату кинули, сёмга вся туда ринулась, где рыбоход, потом они вторую кинули. И куда ей деваться? Я с дому видел, как летела сёмжина расколотая. И я на ту сторону побежал, и пять штук тоже достал”. (Б. М. Великанов)
Чаша Колвицкого водопада в апреле, 2013 г.
Любой водопад – уязвимое место для лососевых, которые задерживаются перед ним, как неожиданной преградой. И любительский лов у водопадов давно уже признан неспортивным занятием и осуждается. Водопадные участки исключают, например, из схем лицензионного лова. Но у современных колвицких браконьеров, приезжающих на реку и с близи, и с далёка, свои этические правила и … совсем другие возможности. Танковых гранат в водопад, они, правда, не кидают, но изымать с водопадной ямы рыбу до последнего хвоста – могут.
Давно уже нет на Колвице ни сплава, ни ГЭС, ни РУЗ-а-ловушки; нет тоней в губе – свободна река для рыбы, заходи. Но нет и рыбы, единицы проходят на нерест. Загадка... И стОит ли после этого ругать прежних советских рыбинспекторов за их былое служебное рвение?
“Когда отец устроился в рыбнадзор, мне было 8 лет, и я всё уже помню. И как мы бегали от дома до водопада, когда отец уходил в Зашеек, а мы его замещали. Был мост с этого берега, и избушка у водопада, на острове, её папа, кажется, сам и строил.
Мы, когда маленькие были, всё для него бегали, караулили. Папа уйдет в Зашеек – и так: “Одна – сюда, другая – сюда”. Папа ходил в Зашеек по реке то по одной стороне, то по другой. А мы здесь следили, на острове. Одна караулит, другая придёт ей на смену. Мы только пойдем в кино или на танцы, мама придет: “Девочки – домой”. И всё: пошли на работу.
Садок был на той стороне, за избушкой папиной, ближе к берегу. Папа сколько раз тонул в этой бурлистой воде, но всё равно садок построил. В садке я лично рыб считала, сколько стоИт. Двадцать так двадцать. Папа запишет и выпустит дальше”. (Т. М. Великанова)
“Когда электростанцию построили, вода шла по протоку и на турбину падала, и на этом месте стояла сёмга. Ой… Придёшь к папе на электростанцию, а она там стоит.
А Великанов даже детей своих, когда шёл на обед, караулить посылал, чтоб никто не приходил и не черпал. Там можно было прямо сачком черпать. И у папы работники, они по сменам работали, у них там сачок был. И они иногда, когда видели, что Великанов не видит, и черпанут иногда. Однажды папа мне говорит: “Галя, приди на электростанцию”.
Даёт мне такой веничек. Я думаю: “А что такой тяжёлый веничек?”. А в него сёмга завернута! Я уже потом поняла, что это ему дали работники. Сам-то он нет: никогда-никогда. А тут, видно, совесть партийную потерял на какой-то момент”. (Г. А. Беляй).
ГЭС и домик рыбинспектора на острове у водопада, рис. Ирины Зубаревой, ок. 1970 г.
“Брали по-разному с садка: иногда на телеге везли улов – разовый. И два раза в день брали. Кумжа бывала в садке и по 5 кг. А сколько всего прошло рыбы, уже не скажу, сжёг все журналы. У меня документов много было, но я отдал все Тольке [брату] и сказал: “Жги”. Рассердился, когда ликвидировали нас. Это в 70-х где-то. Сжёг тогда Романов избу на острове и ряж ликвидировал. Сократили участок”. (Б. М. Великанов)
Домик-избушка у водопада, нач. 1970-х гг.
И возвращаясь к падающим берегам. Как сообщил нам Вячеслав Подымников, в аварийно переехавшем медпункте был даже свой роддом на 2 койко-места, где его старшая сестра Галя Тарасова успела стать мамой. Но не повезло роддому, не спасло его устроенное ещё до войны берегоукрепление. Зато по-прежнему защищает оно террасу с бывшим на ней ранее зданием школы-клуба и современную дорогу, идущую от моста на малую сторону села. Его видишь, спустившись к реке.
Тянется у воды аккуратная ряжевая стенка с забученным в неё валунником. Но устарела стенка с годами, и уже пополз через неё к дороге на дальнем конце язычок оврага. Пока его пометили случайной оградой, чтобы не заезжали машины, но не более. То же происходит, увы, и с мостом. Уже несколько лет ждут колвичане обещанного нового моста. Старый опасен. Ещё в 2011 г. отказалась ехать через него на малую сторону села пожарная машина, водитель не рискнул. Но спустя три года изменилось лишь то, что повесили рядом пожарную рельсу и знак, что мост аварийный...
Пожарная рельса, 2014 г.
[1] Михаил Александрович Великанов (1897–1978) стал рыбинспектором по Колвице после возвращения с войны в 1945 г., до этого работал в Колвице завхозом лесокомбината.
[2] Речь идёт в первую очередь о молевом сплаве леса, наиболее пагубном для водоёмов, при котором в реку сбрасываются брёвна, плывущие до конечной запани самостоятельно и порознь. Более щадящий сплав кошелями шёл по озёрам и морю.
[3] Возможно, идея рыбохода в какой-то степени отвечала новым веяниям в хозяйственной политике страны. По крайней мере, именно в 1950-е годы строятся Кандалакшский и Княжегубский рыбоводные заводы как компенсация за потерю семужьих стад рек Нивы и Ковды в связи с перекрытием их для целей гидроэнергетики.
Нива перестала быть семужьей после 1949 г. с постройкой подземной ГЭС-3, забравшей на свои турбины почти всю воду с прежнего естественного русла.
Ковда была зарегулирована в истоке на выходе из Ковдозера в 1955 г. после пуска Княжегубской ГЭС, на которую был перенаправлен через искусственный канал основной озёрный сток.
[4] Шандоры – балки для перекрытия отверстий гидротехнического сооружения, закладываемые в пазы устоев плотины горизонтально одна на другую.
[5] Егорьевская сельдь – биологическая раса беломорской сельди, нерест которой начинается в апреле, около Егорьева дня, лов идёт со льда. Более крупная, но не столь многочисленная ивановская сельдь нерестится в конце июня, на Иванов день.
[6] После 1960 г. трёхиглая колюшка как вид по непонятным причинам практически исчезла в Кандалакшском заливе и на Белом море, восстановив численность близкую к прежней лишь к 1980-1990-м гг.
[7] Подвоз икры горбуши вёлся с перерывами с 1956 по 1998. Массовые заходы её на нерест в кольские реки, включая Колвицу, происходили во многие нечётные годы (пики в 1971, 1989, 1997, 2003 и др.), но натурализации вида, по-видимому, не случилось.
